Просёлочные дороги [Окольные дороги] - Иоанна Хмелевская

И все завертелось сначала. Я принялась доказывать, что не ошиблась, что историческую сцену запомнила на всю жизнь, что таких глаз больше на свете не встретишь, что имя совпадает. А главное, глаза — как у куклы, большие, фарфоровые. Люцина сомневалась, что маленький ребёнок в состоянии так все хорошо запомнить, мамуля добивалась разъяснения относительно стай прочих Войдарских, тётя Ядя явно порывалась что-то сказать, но не решалась.

Лилька потеряла терпение и потребовала от Тересы хорошенько вспомнить всех своих канадских знакомых. Тереса постаралась сосредоточиться, но у неё плохо получалось, и она заявила, что постарается вспомнить утром на свежую голову, а сейчас уже ночь и она устала.

Тут только мы спохватились. И в самом деле, глубокая ночь, а отца до сих пор нет! Эдита моментально вылетела из головы.

— Куда он отправился удить? — вскричала мамуля. — Надеюсь, не далеко?

— Не очень далеко! — неуверенно ответила Лилька. — Но если прозевал последний поезд или автобус, то сейчас возвращается пешком.

— А мог и остаться на рыбалке на ночь, — успокоила я мамулю. — Он часто говорил — на рассвете рыба лучше всего клюёт, может, решил поудить на рассвете.

— Только бы с ним ничего не случилось! — вскричала тётя Ядя.

Отец располагал неограниченными возможностями. Кроме уже упомянутых — опоздал на поезд и решил остаться до утра, он мог ещё попытаться переплыть Ользу. Тогда его задержали бы наши пограничники. Мог переплыть Ользу, тогда его задержали бы чешские пограничники. Мог заблудиться. Мог утонуть. Мог вообще забыть о том, что пора возвращаться домой. Да мало ли чего ещё он мог?

— Наверняка идёт пешком, к утру доберётся, — подвела итог Люцина, на что мамуля отозвалась зловеще:

— Пусть только вернётся…

К утру отец не вернулся. Вот, в нашей семье теряется уже второй человек. Может, это заразное? Завтрак прошёл в нервной обстановке. Мы вяло жевали и продолжали строить всевозможные предположения, как вдруг кто-то позвонил в дверь. Я открыла и никого не увидела. Взглянув под ноги, я обнаружила под дверью голубой конверт и одновременно услышала, как кто-то сбегает вниз по лестнице. Сбежав вслед за неизвестным, я выскочила из подъезда, но никого не увидела, как ни осматривалась во все стороны. Пришлось вернуться наверх.

В голубом конверте оказалось письмо, изготовленное по всем правилам криминального искусства — вырезанные из газет отдельные буквы и целые слова, наклеенные на кусок бумаги.

Письмо гласило:

«Пана Яна не выпустим до тех пор, пока Тереса не отвяжется. Через три дня начнём его морить голодом! Если обратитесь в милицию, сразу ликвидируем — утонет на рыбалке. Тереса должна немедленно уехать».

Подписи никакой не было. С ужасом взирали мы на страшное послание, ещё не до конца осознав весь его смысл. О таком до сих пор приходилось только читать в детективах, и вот теперь мы столкнулись с ним в действительности.

— Чья-то глупая шутка, — неуверенно проговорила Лилька, а Люцина неуверенно предложила:

— Тереса, может, отвяжешься?

— И ты тоже? — вскинулась Тереса. — От чего отвязаться, Езус-Мария?!

— Не знаю, но вот здесь пишут…

— Значит, Янека таки похитили? — с ужасом осознала Лилька. — Как у меня язык не отсох, когда я такое предположила! Может, накаркала.

До мамули с тётей Ядей дошло. Люцине пришлось приводить их в чувство. Тереса была свободна и могла наброситься на меня:

— Неужели твой Марек ничего не может сделать! Для чего тогда приезжал, нас расспрашивал? Пусть немедленно займётся поисками твоего отца! Ничего не понимаю из этого дурацкого письма. Почему я должна уехать через три дня?

— Не волнуйся, — успокаивала я тётку. — Через три дня они только начнут морить отца голодом, а без пищи человек может выдержать и сорок дней, я читала. Главное — не сообщать в милицию, а мы и не собирались этого делать. Интересно, где они отца отловили? И куда спрятали? Лилька, ты не знаешь, нет ли здесь поблизости какого заброшенного бункера или, на худой конец, сарая, коровника или ещё чего в этом роде? Не возят же его всю дорогу в своём «пежо»!

Лилька так разволновалась, что у неё тряслись руки и язык заплетался.

— Бункерей и сараюх тут навалом! То есть я хотела сказать — бункерюх и разных таких… В общем, полно. Постой, надо подумать, где он мог ловить рыбу. Не знаешь, может, поехал в Устроне?

— В Устроне я вчера видела Эдиту, а куда поехал отец — не знаю. Но они могли ведь увезти его куда угодно! Голова идёт кругом. Может, это действительно чья-то глупая шутка?

— Ничего себе шутка! — трагическим голосом вскричала мамуля. — Ведь отец не вернулся на ночь! Его нет!

— Я бы так не волновалась, — успокаивала нас Люцина. — Подержат и отпустят, ничего ему не сделают, — Как отпустят, если Тереса не желает отвязаться и уезжать тоже не собирается? И вообще, не шевелится!

— Нет, вы все с ума посходили! — вышла из себя Тереса. — Что вы ко мне привязались? Что я, по-вашему, должна делать? Что значит «не шевелится»?

— И в самом деле, могла бы немного побегать с чемоданами, что тебе стоит? Пусть думают — ты испугалась и собираешься уезжать.

Если отправители письма надеялись посеять смятение в наших рядах, то им это удалось как нельзя лучше. Посеяли, и такое грандиозное, что ничего толкового мы придумать просто были не в состоянии. После долгих препирательств придумали следующее: делаем вид, что испугались. Особенно испугалась Тереса, решила отвязаться от всего на свете и поспешно сматывается. Мы все вместе с ней. В панике загружаемся в машину и мчимся куда глаза глядят. Добираемся до какого-нибудь безопасного места, убеждаемся, что за нами никто не следит, и прячемся там. Пережидаем. Затем оставляем машину в укромном месте, а сами поодиночке прокрадываемся к Лильке и тихо сидим в её квартире, не высовывая наружу и носа. Сидим спокойно, ждём Марека.

План, разумеется, не ахти, но мне казалось, главное — продемонстрировать какую-то реакцию на письмо негодяев. Пусть думают — мы испугались угроз и покорно выполняем их условия, лишь бы они пока воздержались от дальнейших действий. Я и в самом деле беспокоилась об отце. План был принят единогласно.

Через час, ровно в полдень, состоялся наш показательный отъезд. Надеюсь, прощальную сцену мы разыграли достаточно убедительно. Лилька поочерёдно падала нам в объятия, мы бесконечно лобызались и отирали слезы, в багажник загрузили пустые чемоданы и сумки, не забывая сопеть и сгибаться под их тяжестью, машина наконец двинулась с места, а Лилька ещё долго махала нам вслед посудным полотенцем, ибо носовой платок несомненно притаившиеся где-то в укрытии злоумышленники могли и не разглядеть.

Моя команда в общем вела себя в соответствии с разработанным заранее сценарием, только время от времени выпадая из роли. Как, например, Тереса при отъезде.

— Ты что, забыла, что должна заливаться в три ручья и сморкаться в платок? — прошипела я, садясь за руль. — И вы все! Представление ещё не кончилось, а ну всем реветь!

Люцина послушно взревела, да так, что спугнула лошадь угольщика, стоявшую поблизости. Мамуля закрыла лицо поспешно выхваченной из торбы тряпкой и принялась громогласно сморкаться. Тереса с криком набросилась на неё:

— Нашла во что сморкаться! Отдай шарфик!

Как я ни старалась, нигде не могла заметить вишнёвый «пежо». Опасность для нас представлял также молодой Доробек на мотоцикле. Избавиться от этой потенциальной опасности поможет лишь хорошая скорость, поэтому, выехав из Чешина, я нажала на газ.

— Следи за дорогой! — велела я мамуле. — Тут скоро будет Прухна, а потом не пропустить бы указатель на Бонков. Внимательно гляди, не пропусти!

Движение на шоссе было не очень оживлённым, но грузовики и особенно громадные контейнеры международных перевозок мешали следить за интересующими нас транспортными средствами. Очень может быть — за нами увязалась погоня, вот я и гнала во всю мочь, а каждый обгоняемый грузовик давал приятное ощущение — ещё одна преграда между нами. Мотоциклов попадалось много, но ни один из них не увязался за нами. Пока что на горизонте не было Доробеков с панной Эдитой, возможно, их удовлетворила прощальная сцена. И все-таки я на всякий случай скорости не снижала.

— Прухна! — громовым голосом вскричала мамуля. — Вправо!

Затормозив на полном ходу, я под пронзительный писк тормозов свернула вправо, не успев подумать, надо ли. Асфальт кончился через десять метров, булыжник через сто, и, оказавшись на грунтовой просёлочной дороге, я сбросила скорость, ведь с шоссе нас уже не было видно. Передо мной тащилась лишь одна повозка, вдали стеной темнел лес. Доехав до первых деревьев, я остановилась.

— Что-то не то, — сказала я мамуле. — Ты уверена, что именно здесь надо было свернуть? Где же Бонков?

— Ты мне велела следить за Прухной, — обиделась мамуля. — Вот я и уследила. А куда делся твой Бонков — не знаю. Я его не украла.